16
Реферат
по лингвистике
на тему:
"Исследование метафоры в последней трети XX в."
2008
Метафора как объект научного исследования практически всегда, со времен античности и до наших дней, пользовалась вниманием гуманитарных дисциплин. За сотни лет гуманитарные науки накопили солидный запас знаний о метафоре и ее роли в языке и речи.
Тем не менее, есть основания полагать, что именно в последние десятилетия XX в. изучение метафоры перешло на качественно новый уровень. Этот период отмечен не только резким увеличением количества работ по данной теме, но и переводом объекта в другую парадигму исследования, что открыло новые перспективы для рассмотрения метафоры как элемента языка и мышления. В предыдущие периоды метафора рассматривалась преимущественно как средство создания образности в языке и способ "украшения" речи, т.е. в рамках риторики, поэтики, стилистики и теории литературы. В 70-е годы началось активное изучение метафоры в парадигмах когнитивной лингвистики, психолингвистики, позже -лингвокультурологических штудий, которое показало: метафора является необходимым, "неизбежным" элементом языка, потому что она представляет собой такой способ осознания мира, без которого человек не может обойтись. То, что метафора связана с определенными когнитивными структурами и является необходимым языку средством, доказывается уже самим фактом распространенности метафорических номинаций в разных подсистемах языка и речевых жанрах - от языка науки до языка рекламы (5-6; 8; 41-42; 52).
Так, метафоры в языке науки, казалось бы, противоречат главным требованиям, предъявляемым к научной терминологии - "строгости" номинации, т.е. соответствия термина понятию, и его однозначности. Однако тщательное изучение роли метафоры в развитии языка науки выявило причину ее распространенности в терминологии: метафора способна выражать гипотезу, задавая особое направление осмыслению изучаемого объекта (23-24; 30; 35). Она ассоциативна и в то же время соотносит новое знание с уже имеющимся опытом, воплощенным в узуальном значении языковой единицы.
В этой ситуации отображены два важных признака, характеризующих природу метафоры: во-первых, ее креативность, т.е. способность формировать новые понятия и языковые смыслы, исходя из имеющихся языковых смыслов, во-вторых, связь с опытом, как индивидуальным, так и опытом культурно-языковой общности, закодированным в лексических и фразеологических единицах языка с их эмотивными и культурными коннотациями.
Основы для изучения метафоры как когнитивного средства были заложены задолго до 70-90-х годов нашего столетия. В европейской традиции первым, кто в явной форме поставил вопрос об эвристических возможностях метафоры, был Аристотель. Рассматривая это языковое средство прежде всего как атрибут ораторского и поэтического искусств, Аристотель анализирует и логический механизм метафоры, обусловливающий ее способность выражать знания о мире. Для Аристотеля хорошей является логически ясная метафора, в которой перенос имени основан на структурно упорядоченной мысли, что объясняется стремлением античной науки искать в языковых формах отражение логических структур. Показателен разбор основанной на аналогии метафоры "сея богоданный свет": объясняя, почему эта метафора является хорошей, Аристотель, аргументирует свое утверждение логичностью соотнесения понятийных комплексов: "для разбрасывания света солнцем названия нет; но оно так же относится к солнцу, как сеяние к семенам" (1, с. 110). Таким образом, механизм "хорошей" метафоры состоит в правильном соотнесении понятийных комплексов; при этом подчеркивается, что для выражения искомого понятия в языке не существовало отдельного названия до метафорического (там же).
Утверждение эвристической значимости лежащего в основе метафоры приема уподобления неизвестного и непоименованного известному из опыта и имеющему в языке имя стало исходной точкой в изучении метафоры как когнитивного средства в последние десятилетия. Однако это не означает, что все исследования движутся в одном русле. Ф.А. Анкерсмит и Дж.Дж. Муйж выделяют четыре основных направления в изучении метафоры, определившие подходы к ней в этот период времени (19). Ведущим направлением считается теория интеракции, наиболее известным представителем которой стал американский логик М. Блэк. В основе этого направления - подход к метафоре как результату ассоциативного взаимодействия двух образных или понятийных систем - обозначаемого и образного средства. Проекция одной из двух систем на другую дает новый взгляд на объект и делает обозначаемое метафоры новым вербализованным понятием. Эта теория восходит к взглядам К. Бюлера и А.А. Ричардса (23-24; 49).
Второй подход, во многом противоположный первому, может быть назван "асемантическим" (no-semantics approach), поскольку он отрицает не только когнитивные потенции метафоры, но и само понятие семантики метафоры, которая, с этой точки зрения, является или бессмыслицей, или подменой прямого значения в прагматических целях. Этот подход развивался Д. Дэвидсоном (29).
Сторонники третьего подхода, основывающегося на воззрениях Ф. Ницше, полагают, что метафора является исторически первым и основным типом языкового значения, поскольку сам язык с установленными значениями, с которыми должны были отныне считаться все члены сообщества, и был первой метафорой, из которой развились затем все другие типы языковых значений, в том числе и "индивидуальные" поэтические метафоры (31).
Четвертый подход, который можно назвать антропологическим, ищет истоки языковой метафоры не в правилах логики, но в особенностях человеческого сознания и мировосприятия, в закономерностях возникновения образов и понятий как в общечеловеческом плане, так и в отношении мировидения языкового коллектива. Философские основы такого подхода, который также активно развивается в 90-е годы, обнаруживаются в работах Дж. Вико, В. фон Гумбольдта, Э. Кассирера, Л. Витгенштейна, М. Хайдеггера. К данному направлению относятся работы П. Рикера и в значительной степени - Дж. Лакоффа и М. Джонсона (3; 36-37; 50).
Основное различие между первым и четвертым направлениями заключается в оценке характера связи метафоры с когнитивными структурами и в толковании самого понятия "знание". Если в интерактивной теории когнитивный потенциал метафоры понимается как возможность получать через посредство метафорических ассоциативных комплексов некое объективное знание, которое в случае необходимости может быть верифицировано, как это происходит при верификации содержания научных терминов и основанных на них гипотез в научных экспериментах, то при антропологическом подходе речь идет о выражении в метафоре определенного взгляда на мир. Мировосприятие и миропонимание, в свою очередь, формируются самим языком, в особенности же - спецификой представленной в его единицах категоризации действительности и образной системой (36; 51). При таком подходе сомнению подвергается способность человеческого сознания добывать объективное, "истинное" знание и фиксировать его в форме языковых единиц. Так, А. Данто (28) признает метафору когнитивным средством, но в том смысле, что она выражает суть своего обозначаемого так, как это представляется говорящему. Именно поэтому метафора представляет собой мощный инструмент воздействия на эмоции и сознание, способный фиксировать в языке и речи определенные образы предметов и явлений. При этом в метафоре в силу интенсиональности ее семантики происходит резкая редукция обозначаемого до одного признака, по которому производится уподобление. Обычно этот признак связан не с научным знанием, а с "обиходными" или культурными фоновыми знаниями. Образы предметов и явлений, репрезентируемые языковой метафорой, настолько сильно расходятся с объективной истиной, что А. Данто считает необходимым исключить из класса метафор так называемые научные метафоры, способные разворачиваться в аналогии по множеству признаков и на этом основании верифицироваться.
Таким образом, креативность метафоры и ее когнитивный потенциал понимаются и оцениваются исследователями по-разному, и диапазон здесь очень широк: он включает полное доверие к метафоре как инструменту познания, в том числе и научного, отрицание ее как языкового знака, обладающего осмысленной семантикой, но и признание того, что она дает доступ к особому типу знания, не сводимого к логическому и верифицируемому.
М. Блэк, основоположник интерактивной теории, подчеркивал, что метафора является не утверждением факта, а средством репрезентации положения вещей, поэтому к ней неприменимы категории "истинно - не истинно" (24). Блэк ввел понятие "когнитивная метафора" (cognitive metaphor), отнеся к этому разряду метафоры, роль которых не сводится к орнаментальной и экспрессивной. Опираясь на постулат А.А. Ричардса (49) о том, что значение слова может быть определено только в речемыслительном контексте, во взаимодействии его с другими словами, М. Блэк исследовал мыслительные процессы, лежащие в основе формирования метафорического значения. Механизм метафоры описан им как взаимодействие двух ассоциативных систем - обозначаемого метафоры и ее образного средства, в результате которого обозначаемое предстает под новым углом зрения, и этот новый фрагмент содержания получает через метафору имя в языке. Несомненными заслугами М. Блэка можно считать установку на анализ языковой метафоры в контексте мыслительной деятельности, признание несводимости ее содержания к имеющимся в языке буквальным средствам номинации, а также отношение к метафоре как к динамичному явлению, которое, формируясь в движении мысли, развивает концептуальный аппарат языка. Многие последующие исследования метафоры как когнитивного средства основаны на этих подходах М. Блэка, хотя авторы постоянно полемизировали с основоположником теории интеракции.
Уточняется и конкретизируется, какой именно тип метафоры обладает когнитивным потенциалом. Н.Д. Арутюновой выделен тип когнитивной метафоры, функционирующей в сфере признаковой лексики и являющейся способом создания вторичных языковых предикатов, которые обозначают признаки и процессы непредметного мира, как в словосочетаниях "острый ум", "часы идут", "судьба играет человеком". Такая метафора, основывающаяся на аналогии, является орудием выделения и познания свойств абстрактных категорий. Этим она отличается от индикативной метафоры, называющей предметные реалии и представляющей собой технический прием извлечения имени из имеющегося лексикона (2). Таким образом, постулируется зависимость когнитивного потенциала метафоры от типа ее семантики - понятийной, интенсиональной, или же предметной, экстенсиональной.
Функция вербализации не предметного мира присуща метафоре как средству номинации и выполняется не только классами признаковой лексики, но и субстантивами, обозначающими фрагменты "невидимого мира", как в случаях с "зерном истины", "сгустком воли/энергии", англ. словосочетанием way of life "образ жизни", букв. путь жизни. Именно при обозначении непредметных сущностей способность метафоры формировать и вербализовать новые понятия, исходя из имеющегося запаса знаний, занимает положение вершинной функции. Поэтому метафору, обозначающую непредметные сущности в тех подсистемах языка, где установка на образность не является ведущей и самодовлеющей (это - обиходно-бытовая сфера речи, язык науки, политический дискурс, в отличие от поэтического языка), можно назвать концептуальной, т.е. создающей концепты - вербализованные понятия (7).
В когнитивно-логической парадигме, акцентировавшей внимание на способности метафоры давать доступ к объективному знанию, соответствующему критерию истинности, активно, особенно в 70-е годы, исследовалась ее роль в развитии научных теорий и в языке науки (23; 25; 30; 35). Блэк, постулируя тесную связь между метафорами и моделями, обосновывает эту связь изоморфизмом структур двух компонентов метафоры - ее обозначаемого и образного средства. Поиск параметров такого изоморфизма, разворачивающий метафору в аналогию, дает новое знание о неизвестном, конструируя его как бы по модели известного предмета или явления, имя которого используется в метафорической номинации (23-24). Важность прообразной, моделирующей роли метафоры, наводящей исследователей на новые аналогии, отмечается многими исследователями (5-6; 8; 25; 30; 35; 41). При этом отмечается ее особая ценность на начальных этапах исследования объекта/явления, когда гипотеза только формируется и научному сообществу необходимы как предположения о неких свойствах объекта, задаваемых метафорами, так и сам язык, которым можно данный объект описывать и обсуждать (6; 8; 25; 30). Р. Бойд предлагает оценивать роль каждой метафоры в научном познании по тому, к каким свойствам изучаемого объекта или вида она дает доступ. По мысли Р. Бойда, метафора должна, постепенно устраняя неоднозначность, приближать исследователей ко все более полному знанию истинной природы исследуемого явления (25). С.С. Гусев отмечает двойственность функционирования метафоры в сфере науки, претендующей на познание объективной картины мира. С одной стороны, метафора, безусловно, важна как когнитивный инструмент при разработке гипотез. С другой стороны, метафора при ее буквальном прочтении является логической ошибкой. Осознание фиктивности лежащего в основе метафоры уподобления (принцип als ob И. Канта) особенно важно в научной сфере деятельности, поскольку игнорирование этого принципа способно привести к ошибкам в теории и практике (5).
Э.А. Лапиня обращает внимание на то, что термин-метафора, выполнив свою когнитивную роль на этапе становления научной гипотезы и формирования научного понятия (его концептуализации), в дальнейшем теряет двуплановость и, следовательно, статус метафоры. Если такой термин закрепляется в своей подсистеме, то уже в роли самостоятельной номинативной единицы -результата разведения переосмысленного значения и первоначального, послужившего основой для переосмысления (6).
В несколько ином виде предстает когнитивная функция метафоры в понимании Т. Куна. Кун исходит из того, что онтология объекта не является раз и навсегда заданной. Она, как и категории мышления, изменчива. Поэтому при научном познании может устанавливаться не одна, а множество связей между объектами и видами, и роль метафор состоит именно в том, что они наводят исследователей на поиск новых связей в периоды смены научных парадигм (35).
Обосновывая особую роль метафор, выражающих гипотезы, Э. Маккормак предложил разделить все метафоры на два класса, отнеся те, в которых преобладает предположение, к классу диафор, а те, в которых отображен повседневный опыт, - к эпифорам. Метафоры, выражающие гипотезы в науке, представляют собой диафоры, которые в дальнейшем подтверждаются или опровергаются. Однако, как подчеркивает Маккормак, в действительности в языке нет ни чистых диафор, ни чистых эпифор. Чисто эпифорические метафоры были бы начисто лишены двуплановости семантики, а чисто диафорические не были бы понятны, так как противоречили бы опыту человека и фонду его знаний (40).
Введение в исследование функций и восприятия метафоры категорий опыта и фонда знаний представляется важным не только для когнитивно-логического направления. В антропологическом направлении понятия фонда знаний, картины мира, языкового мифа, культурной обусловленности метафоры, постулирующие связь этого языкового средства с мировосприятием и разными видами деятельности человека, занимают центральное положение.
В целом период второй половины 80-х и 90-е годы характеризуется гораздо более осторожным подходом к когнитивному потенциалу метафоры и ее способности "наводить" на объективное знание, чем предыдущие полтора-два десятилетия. Подобное изменение связано с сегодняшним более скептическим отношением к возможности науки постигать объективную истину (19).
Вместе с тем в работах этого периода прослеживается стремление обосновать, что метафора является способом поиска и выражения особого типа знания, соизмеримого с личным и коллективным опытом, эмоциями, интуитивным и поэтическим познанием. Этот тип познания, выявляющий скрытые признаки и связи во внешнем и внутреннем мире, недоступные для научного или обыденного наблюдения, способен оказать глубокое влияние на наши представления. Кроме того, метафора должна быть включена в когнитивный дискурс потому, что она расширяет возможности языка описывать и характеризовать такого рода опыт (18; 21; 28; 31; 38-39; 45-46; 50).
Новый подход приводит к выводу о необходимости пересмотра самих понятий "истина" и "истинность высказывания". Д.Купер утверждает, что новая концепция должна учитывать существование разных модусов истины (modes of truth), соотносимых с различными видами деятельности и способами представления действительности. Метафору следует считать особым модусом постижения действительности, проявления которого (как, например, в танце или музыке) "истинны" в рамках правил соотнесения знаков именно Данного вида деятельности с действительностью. Метафора открывает новые способы выражения смысла, не сводимого к буквальным значениям и пропозициям, и этим готовит почву для создания новых образных систем и эмоционально-оценочных отношений к предметам и явлениям (27). С этими утверждениями согласен Дж.Дж.А. Муйж, отстаивающий "либеральный подход" к понятию истины. Такой подход он считает правомерным, поскольку мир не является сугубо объективной данностью, независимой от способа мировосприятия. Поэтому готовность приписать какому-либо высказыванию свойство истинности в значительной степени зависит от принятых точек зрения и миропонимания. Метафора принадлежит к тем системам, которые частично соответствуют действительности, частично же основываются на соглашении. То, что языковые метафоры содержат определенную часть "истины", т.е. отображают действительность, а не только выражают настроение говорящего, подтверждается возможностью экспликации их смысла. Например, в текстах, содержащих метафоры, часто присутствуют парафразы или формулы типа "так сказать", "как будто бы", вводящие или объясняющие образные выражения. Кроме того, метафоры, никак не соотнесенные с подобиями, существующими в действительности и подтверждаемыми нашим опытом, воспринимаются как бессмысленные (45).
Характеризуя роль поэтической метафоры как способа познания мира, С.Р. Левин предлагает разграничивать два способа выражения знания: "когниции" (cognitions) и "концепции" (conceptions). Первые стремятся приблизиться к объективной истине и базируются на реальных фактах, вторые С.Р. Левин характеризует как "проекции" поэтических метафор. Содержание "концепций" - это амальгама эмоций и личностного опыта, однако их нельзя считать ни сугубо субъективными, ни игрой, поскольку, услышав новую метафору, мы ищем вызвавшие ее появление ассоциации, и в результате может произойти трансформация наших представлений и привычных оценок (38).
Анализ когнитивной ценности метафоры приводит исследователей к проблеме взаимозависимости метафоры и принципов категоризации. Метафора влияет не только на поэтические образные системы, она затрагивает и более глубинные основы категоризации, на которых базируются повседневные представления и оценки (31; 33; 36; 50-51).
По мнению П. Рикера, механизм метафоры позволяет увидеть общую процедуру создания понятий, и в этом отношении можно говорить о фундаментальности метафорического мышления. Метафора первоначально создается силой воображения, в котором ведущую роль играет способность видеть или устанавливать подобия. Логическая структура подобия характеризуется напряжением между одинаковостью и различием (50; ср.20), но это - необходимый этап в создании всех новых единиц знания. При этом каждое новое, установленное силой воображения подобие нарушает предшествующую категоризацию и вызывает переструктурирование семантических полей (50).
То, что категоризация понятий задается естественным языком и, следовательно, является относительной, подчеркивается разными исследователями, как и то, что представленная в естественных языках категоризация базируется на наблюдаемых или приписываемых предметам и явлениям сходствах (31; 36; 51). Поэтому данная И. Левенберг характеристика метафоры как "приглашения к особому видению мира" (proposal about how to see the world) актуальна не только для полического интуитивного познания мира (39).
Дж. Лакофф и М. Джонсон выделили в английском языке целые системы метафор, основывающихся на принятых в англоговорящей общности точках зрения на те или иные объекты обозначения, назвав такие метафоры концептуальными (conceptual metaphors, 37).
Термин "концептуальная метафора" в трактовке Дж. Лакоффа и М. Джонсона позволяет разграничить языковые средства выражения и лежащий в их основании когнитивный процесс, а именно понимание одного явления (или области деятельности) в терминах другого. Область, из которой соответствующие понятия "заимствуются", обозначается как source domain, букв, "область-источник", сфера, "заимствующая" понятия, - как target domain, букв, "область - цель", а сам процесс концептуализации через метафору -- как conceptual mapping, т.е. "концептуальное наложение". Лакофф и Джонсон выделили несколько типов базирующихся на метафорах концептов: 1) структурные метафоры, описывающие одно явление через другое, как love is war "любовь - война" или life is journey "жизнь - путешествие"; 2) ориентационные метафоры, конструирующие концепты через пространственные понятия и отношения, как верх - низ, перед - зад, центр - периферия и др.; 3) онтологические метафоры, представляющие абстрактные явления (эмоции, идеи) и действия, события как материальную субстанцию, как, например, "гнев - кипящая жидкость в сосуде" (34; 37).
Концептуальные метафоры определяют в языке способы номинации "однородных" понятий через серии метафор, базирующихся на общих или сходных ассоциациях, охватывая таким образом целые идеографические поля. В результате сферы человеческой деятельности оказываются представленными в языке под определенными, заданными концептуальными метафорами, углами зрения. Рядовые носители языка этого чаще всего не замечают, так как используемые в повседневной речи языковые выражения теряют образность. Например, в английском языке явления и состояния, оцениваемые положительно (здоровье, хороший социальный статус, бодрое настроение и т.д.), отображаются через понятие верх, а их антиподы - через понятие низ, как to be in high position "занимать высокое положение", to be up "быть в хорошем настроении", "в хорошем материальном положении", но downhearted "упавший духом", the down trend of business "тенденция к ухудшению, спад деловой активности", to fall ill "заболеть". Существует также метафора "дискуссия - война", которая порождает выражения to defend ones claims "защищать свои утверждения", the strategy of argument "стратегия спора", to win the argument "выиграть спор". В других культурах, где главной целью дискуссии может считаться, например, достижение гармонии, равновесия точек зрения, а не победа над оппонентом, концептуальная метафора будет иной. Дж. Лакофф и М. Джонсон постулируют взаимовлияние концептуальных метафор и миропонимания: будучи обусловленными определенными точками зрения, метафоры, "которыми мы живем", сами воздействуют на мировоззрение и поведение людей. Так, принятое в политическом дискурсе уподобление государства/нации семье используется представителями власти как инструмент риторики, с тем, чтобы заставить определенные группы населения отказаться от вражды или групповых интересов (37).
Исследование метафорических номинаций в лексике языка обнаруживает системность в их распространении на те или иные идеографические сферы и, до определенной степени, предсказуемость метафоризации (10; 33-34). Г.Н. Скляревская, анализируя метафоры русского языка, отмечает регулярный характер переносов наименований от одной сферы к другой. Круг метафорических ассоциаций всегда детерминирован набором сем в семантической структуре исходного значения. В языковой метафоре, в отличие от поэтической, не актуализируются семы, воспринимаемые как парадоксальные. Так, метафора, произведенная от слов "камень" и "каменный", не выходит за рамки денотатов, в которых актуализируются исходные ядерные семы твердый, тяжелый, неподвижный: "каменное лицо", "каменная стойкость", "каменная тоска", но "каменное веселье. В результате действия метафоры в словаре языка появляются сдвоенные метафорические поля. Например, практически каждый компонент исходного поля вода может подвергнуться метафоризации, образуя вторичное, метафорическое поле. Пересекающиеся метафорические поля функционируют в языке как микросистемы, пронизывающие всю лексическую систему (10).
З. Кевечес исследовал набор концептуальных метафор, участвующих в концептуализации понятия дружба friendship в американском. варианте современного английского языка, анализируя метафоры и их денотаты как элементы налагаемых друг на друга фреймов, зависимых от семантики соответствующих им родовых понятий - иперонимов. Исследование показало, что не существует концептуальных метафор, применимых только к данному понятию. Диапазон задействованных в концептуализации дружбы метафорических систем распространяется на все отвлеченные понятия, которые в родовидовой иерархии оказываются его гиперонимами. Результат позволяет сделать предположение об относительной предсказуемости появления метафор в тех или иных семантико-идеографических областях (33).
Сходные функции - концептуализации понятий и воздействия на способ мышления - метафора выполняет в специальных подсистемах языка, например в экономике и медицине (21; 46). Я. Пен, анализируя причины и возможные последствия использования метафор в языке экономической науки, отмечает, что в наше время в экономике наблюдается тенденция к освобождению от языковых единиц, нагруженных ассоциациями и эмотивностью, и к переходу на язык формул. Однако осуществить это полностью не удается, и во многом - вследствие того, что экономисты должны не только описывать факты и выводить закономерности, но и убеждать друг друга и неспециалистов в правильности своих теорий. Поэтому необходимы риторические приемы, которые активно используются экономистами со времен А. Смита, в том числе и метафора. По метафорам можно проследить основные этапы развитии этой науки, что подтверждает мысль Т. Куна о том, что метафора наводит исследователей на новую интерпретацию объекта в периоды научных революций (35). 1 ак неоклассический анализ основывается на подходе к обществу как к саморегулирующейся упорядоченной системе, уподобляя его механизму или природному организму (the natural order "естественный порядок", natural rate of growth "естественный темп роста"). Кейнсианскре и посткейнсианские направления, сосредоточиваясь на кризисах и катаклизмах в экономике, исполыуют образы стихии и хаоса, представляя тем самым общественную жизнь как нестабильное и непредсказуемое явление (flow "поток", turmoil "водоворот").
Марксистская концепция, рассматривающая историю и общественную жизнь как борьбу классов, распространяет метафору войны на сферу экономики (46). Работа Я. Пена показывает, что метафора, конструируя свою парадигму исследования, сама связана и во многом определена доминирующими в данный исторический период умонастроениями и течениями мысли. При этом метафоры, обладающие большой экспрессивной и риторической силой и создающие свой собственный контекст понимания объекта, чреваты опасностью отрыва от реальных фактов и ложной аргументации: они как бы "соблазняют" мысль исследователя (expressively seductive metaphor "соблазнительно экспрессивная метафора", там же). Это предупреждение свидетельствует об актуальности высказанной в XVI в. итальянским мыслителем Дж. Вико точки зрения на метафору как на сильнейший инструмент создания идеологических мифов: каждая эпоха конструирует свой миф, и их различие есть различие используемых метафор (3). Характерна история "взаимообмена" тропами между сферами медицины и науки об обществе, имевшего место в прошлом столетии (21). Первоначально, в конце XVIII в., метафора человеческого тела появилась в рассуждениях о правильном устройстве общественной жизни - в физиологии искали основания для объяснения общественных процессов и исправления общественных нравов. Это отражало свойственное эпохе Просвещения убеждение, что законы общества должны основываться на законах природы ("природный человек" Ж.-Ж. Руссо). Появились метафоры social body, букв. *тело общества, natural rights естественные права. Однако скоро такая взаимосвязь вызвала обратную реакцию: социологическая метафора проникла в медицину, и, более того, медицина стала испытывать сильное давление со стороны политики. Здоровье стали описывать как порядок и подчинение закону (obedience to the law), болезнь - как беспорядок, бунт (riotous insurgency, disorder). П.Ж. Кабанис, французский врач и философ (1757 - 1808), призывал медиков стать стражами общественного блага. Характерно, что после открытия клеточного строения организма сам термин "клетка" cell стал применяться для обозначения простейшего элемента и биологической, и общественной жизни (там же).
Роль метафоры с точки зрения ее воздействия на мировоззрение и участия в создании идеологических мифов выступает на первый план при изучении политического дискурса. Ф.Р Анкерсмит, признавая власть метафоры и, шире, власть слова в общественно-политической традиции Запада, отмечает, что в основе такого положения - отношение к языку, которое отлично от традиции Востока. В западной традиции язык стремится сделать себя "прозрачным" по отношению к обозначаемой им действительности: в нем преобладает репрезентирующая функция. При этом в западном обществе слово и действительность, в том числе и социально-политическая, осознаются как явления, дистанцированные друг от друга. Поэтому в принципе и возможна смена метафор, которые "дают", каждая по-своему, смысл действиям и явлениям политической жизни. Противоположность такому положению Ф.Р. Анкерсмит видит в японской традиции, ярче всего воплощенной в жанре хайку. Соглашаясь с Р. Бартом в том, что в хайку происходит намеренное затемнение смысла, благодаря чему возможно бесконечное множество ассоциаций и интерпретаций, автор акцентирует противоположность такого типа языка правилам европейской риторики. Такой язык не может функционировать в качестве "дубликата" действительности, отображающего ее глубинные структуры, и воздействовать на нее (18).
А.Н. Баранов и Ю.Н. Караулов, исследуя политические метафоры современного русского языка, представленные в жанре политической дискуссии, акцентируют внимание на способах "оживления" стертых метафор, Предлагается разграничить два типа "стертости" метафоры: первый связан с индивидуальными, часто воспроизводимыми языковыми единицами, второй - с употребительностью метафорических моделей. Во втором случае модель актуализируется и порождает выражения, воспринимаемые как образные, если говорящий отходит от конвенциональных языковых средств. Это ощутимо при сравнении словосочетаний: "механизм голосования" и "ржавый механизм голосования", "европейский дом" и "европейский теремок" (11).
В 90-е годы получили развитие исследования метафоры в комплексе проблем взаимосвязи языка и культуры. Это направление, в целом развивающееся в рамках антропоцентрической (в западной терминологии - антропологической) парадигмы в языкознании, связано с возрождением интереса к концепции В. фон Гумбольдта, согласно которой язык является не только продуктом, но и речетворческой деятельностью, создающей как сам язык, так и языковое сознание человека и языкового коллектива. В языке запечатлено мировидение, но он также выполняет и активную роль по отношению к последнему, поскольку сохраняет в семантике своих единиц и транслирует из поколения в поколение определенный "взгляд" на мир, или картину мира, которая становится достоянием каждого говорящего на данном языке с детства (13; 47). Метафора представляет собой ценный источник для этого направления исследования языка, так как образные основания переосмысленных языковых единиц (аккумулируют) специфику мировидения народа.
Н. Куин задается вопросом: Почему метафоры не возникают произвольно и в неограниченном количестве, если в принципе механизм метафоры, состоящий в уподоблении двух разнородных объектов по какому-то одному признаку сходства (реальному или же приписываемому), допускает бесконечное множество метафорических образований? Тем не менее количество метафор, оказывающихся в обиходе лингвокультурной общности, является ограниченным. Одно из ограничений Н. Куин иидит в культурной обусловленности Метафоры, отмечая, что в языке живут и получают развитие образы, укорененные в культурной традиции и в сознании носителей языка (48). В связи с этим при решении вопросов о возникновении, функционировании и понимании метафор первостепенное значение приобретает обращение к культурной традиции и к общему фонду знаний говорящих на данном языке (39). В западных работах фонд знаний понимается преимущественно как знание устройства внеязыковой реальности, основанное на принятой в данном обществе категоризации мира (43; 51).
В российском языкознании метафора изучается как культурно маркированный пласт языковых единиц, соотнесенный через образную мотивацию с установками и категориями культуры. Исследования проводятся и в диахроническом плане, как это делается в этнолингвистике, исследующей фольклорные тексты и ритуалы в связи с народным менталитетом (15-1(>), и на синхронном срезе, на материале современных текстов и дискурсов и современного национально-культурного самосознания (9; 47). Умение "вычитать" культурную информацию из содержания метафоры и интерпретировать образы через категории (знаки) культуры требует особого рода компетенции, не сводимой к знанию яшка - культурно-языковой компетенции (12-13). Этот вид компетенции позволяет соотносить знаки двух разных, но взаимодействующих знаковых систем - языка и культуры. Одна из основных задач в изучении корреспонденции языка и культуры состоит в разработке семиотически ориентированного языка, который дал бы научные основания для экспликации категорий культуры в языковых знаках. Одним из центральных в этой проблематике является понятие культурной коннотации, постулирующее присутствие культурно мотивированного созначения в образных знаках языка и возможность интерпретации культурной информации через обращение к симболарию культуры (архетипическим образам, прототипическим ситуациям, мифологемам, символам, стереотипам, эталонам и т.д.).
Одна из сторон проблемы - определение реестра симболария культуры и его описание (там же). Анализ метафор показывает, что в их образных основаниях закодированы разные элементы симболария. Так, архетипические образы входят в состав многих идиом и переосмысленных компонентов устойчивых словосочетаний как "глубинные метафоры" (16), например, "из другого теста", "мать-земля", "родина-мать", "темная личность". Эталоны, устанавливающие образец, по которым как бы "измеряется" характеризуемое свойство, отображены во многих экспрессивных метафорах, в том числе и зооморфных: "баран" - об упрямом человеке, "ослиная тупость", "ковбойское нахальство", "ни капли таланта". Мифологемы, т.е. аллюзии к мотивам мифов, составляют культурную информацию в содержании метафор, функционирующих в роли связанных компонентов устойчивых словосочетаний. Например, образная мотивация связанных компонентов в словосочетаниях, обозначающих признаки и действие эмоций, восходит к анимистическим мифологическим представлениям: "страх, ужас, злость, тоска охватывают", "побороть, одолеть страх, ужас, тоску", "страх, ужас, тоска нападают". В этих фразеологизмах сильные негативные эмоции представлены как враждебные живые существа, возможно, даймоны, приходящие из чужого пространства и проявляющие агрессию по отношению к людям (26). Образные компоненты, обозначающие в устойчивых словосочетаниях параметры социальных явлений, выражают идеологемы. Причем идеологическая маркированность, как показывает И.И. Сандомирская на примере переосмысления слова "родной", возникает в слове именно при его метафоризации в составе фразеологизмов: ср., с одной стороны, "родной" как биологически "свой", телесно, по рождению близкий в "родной семье", "родных местах", "родном доме" и, с другой стороны, создающие идеологические конструкты - тропеизированные значения в "родной истории", "родном правительстве", "родной партии" (9).
Изучение метафоры как культурно маркированного пласта языка снимает противопоставление "живых" и "стершихся", поэтических и языковых образных единиц, как и метафор, актуализирующихся в разных синтаксических структурах, так как метафоры разных типов могут интерпретироваться через категории культуры и иметь в этом плане общие основания. Лингвокультурологическое направление исследования также ставит метафору в ряд с такими языковыми единицами, как идиоматика и паремиология, которые тоже являются нишами, аккумулирующими культурную информацию в языке (12-13; 47).
Список литературы
1. Аристотель. Об искусстве поэзии. - М., 1997. - 183 с.
2. Арутюнова Н.Д. Метафора // Лингвистический энциклопедический словарь. - М., 1990. - С.296-297.
3. Вико Дж. Основания новой теории науки об обшей природе наций. - М., 1994. -XXVI, 620 с.
4. Голованивская М.К. Французский менталитет с точки зрения носителя русского языка. - М., 1997. - 279 с.
5. Гусев С.С. Наука и метафора. - Л.. 2004 - 152 с.
6. Лапиня Э.А. Метафора в терминологии микроэлектроники: На материале англ. яз. // Метафора в языке и тексте. - М., 1998. - С. 134-145.
7. Опарина Е.О. Концептуальная метафора // Там же. - С.65-77.
8. Петров В.В. Научные термины: Природа и механизм функционирования // Философские основания научной теории. - Новосибирск, 2005. - С.196-220.
|
