История возникновения и развития Литературно-художественного и общественно-политического журнала "Нева" - курсовая работа

На страницах "Невы" читатель найдет современную прозу и философскую лирику как известных мастеров литературы, так и тех, кому еще только предстоит обрести популярность.

Разные характеры, разные герои в разных жизненных ситуациях проходят перед читателем. Однако главным персонажем публикаций журнала, главным его героем является сам Петербург: его культура, история, его обитатели и подвижники.

"Физиология Петербурга", "Домашние архивы петербуржцев", "Быль и миф Петербурга", "Петербургские сновидения", "Загадки российской музы", "Петербург под микроскопом" - вот лишь некоторые названия рубрик, под которыми публикуются как художественные произведения, так и строго документальные свидетельства ярких и драматических судеб, значительных исторических событий, уникальные архивные находки.

Естественно, что предпочтение отдается петербургским прозаикам, поэтам, публицистам. Но на страницах "Невы" (особенно в последнее время) широко представлены и московские писатели, и литераторы, живущие в других городах России, а также за рубежом. "Нева" стремится к тому, чтобы на страницах публикуемых повестей, рассказов, романов отражалась судьба современного человека, современного общества.

Есть у журнала еще одна цель - это сохранение человеческой памяти; т.е. публикация дневников, мемуаров, эпистолярного наследия. В частности, печатаются совершенно уникальные блокадные дневники, фронтовые письма, мемуары о годах репрессий. Каков главный принцип подбора сотрудников? Есть редакторы отделов, за чьими плечами уже два-три десятилетия работы в "Неве", есть и молодые сотрудники. Но основное требование ко всем одно: чтобы человек был предан журналу. Сегодня, когда в силу экономических причин невозможно прельстить людей высокой зарплатой, главным стимулом становится любовь к журнальному делу, к литературе.

Основные проблемы современной литературной журналистики заключаются в нескольких аспектах. Одно время наметился опасный крен: этакое самокопание. Героем таких произведений, как правило, является литератор, успешный или, наоборот, неудачливый, подробно исповедующийся о том, сколько, когда и с кем он выпил, знающий атрибуты окололитературной жизни и не выходящий за ее замкнутый круг. Писать же о тех людях, кто, как говорится, в поте лица добывает свой хлеб насущный, считалось едва ли не плохим тоном. Сейчас эта тенденция преодолевается.

Это первое. И второе. В наше время идет очень серьезная борьба между так называемой массовой культурой, а точнее говоря - антикультурой, проповедующей вседозволенность, безнравственность, жестокость (наиболее активным проповедником такой антикультуры, к сожалению, нередко оказывается телевидение), и подлинной культурой, отстаивающей принципы человечности, добра, сострадания. Сегодня многие новоявленные "властители дум" пытаются убедить нас, что если чего и недостает нашему обществу, так это "буржуазности" с ее стремлением к обогащению, к успеху любой ценой, с ее пренебрежением к судьбе "униженных и оскорбленных". От того, кто окажется победителем в этой борьбе, какие принципы возьмут верх, зависит не только судьба самой культуры, но и судьба нашего народа, нашего общества, нашего государства (23).

Еще одна проблема связана с потерей популярности журнала "Нева". В 1950 - 1980-х годах издание пользовалось большим авторитетом, а главное - популярностью среди обычных людей, которые просто любили читать и следили за литературными тенденциями. Сейчас авторитет и уважение коллег остались, популярность исчезла. "Звездная пора закончилась, - признался главный редактор журнала "Нева" Борис Никольский на юбилейном заседании в Доме журналиста, - но прошлое до сих пор оказывает сильное влияние на настоящее".

Нынешний тираж - три с небольшим тысячи экземпляров, с подпиской туго, круг читателей весьма узкий. Такой узкий, что иногда кажется, будто читают журнал-юбиляр только сами авторы и их друзья. С техническими проблемами, связанными с подпиской и распространением, обещал помочь справиться комитет по печати и взаимодействию со СМИ. Но пока что молодой активный успешный человек с "Невой" в руках - чуть ли не фантастическая картинка.

В чем причина? Возможно, в некоторой консервативности, в желании сохранить литературные традиции и память. В намеренном соперничестве с книгами, которые сметают с книжных полок в один день. "Да, мы консерваторы", - говорят сотрудники, которые служат в редакции так давно, что по праву называются ветеранами. Тем не менее, журнал, по мнению многих литераторов, до сих пор активно участвует в литературном процессе (23).

Литературно-художественный журнал "Нева" пользовался большой любовью и популярностью в советское время. Запрещенная ранее литература получала доступ к читателю именно на страницах данного издания.

2.3. Политическая цензура Литературно-художественного и общественно-политического журнала "Нева".

Самые хорошие, самые счастливые, времена журнала - это, безусловно, годы "перестройки". Именно тогда впервые ощутился вкус свободы, свободы, которая добывалась нелегко, непросто, но добывалась. Именно в те годы на страницах "Невы" появились такие произведения, как "Белые одежды" В. Дудинцева, "Софья Петровна" и "Записки об Анне Ахматовой" Л. Чуковской, "Слепящая тьма" А. Кестлера, "Большой террор" Р. Конквеста (кстати, Р.Конквест стал настоящим другом журнала), "Град обреченный" А. и Б. Стругацких, "Эпилог" В. Каверина, проза В. Конецкого, Д. Гранина, Р. Погодина... (23)

В юбилейном номере журнала публиковалось небольшое исследование А. Блюма о тех цензурных репрессиях, которые испытывала "Нева" на протяжении всей своей истории. В частности, автор исследования на основе рассекреченных теперь документов приводит характерный пример: в 1963 году из одного только номера журнала было снято горлитом 7 (семь!) материалов. Это были самые плохие времена для журнала.

В первом номере журнала “Нева” 1955 года, на фронтисписе, была помещена фотография Ильи Голанда “Ледоход на Неве” под символическим названием “Лед тронулся…”.

Тогда творческая интеллигенция Ленинграда была заинтересована в толстом журнале и возлагала на него большие надежды (23).

Идеологический погром, устроенный Ждановым в августе 1946 года, оставил городу, всегда находившемуся под некоторым подозрением, лишь один литературный журнал -- “Звезду”. Власти смилостивились лишь в начале “оттепели”: в 1955 году позволено было преобразовать выходивший до этого “Ленинградский альманах” в литературный журнал. Из 50-летней истории “Невы” приблизительно две трети пришлось на годы тотальной вездесущей и всепроницающей цензуры и, конечно, контроля со стороны партийных идеологических инстанций, которым она, цензура, непосредственно подчинялась. Сотрудники журнала, знавшие редакционную кухню изнутри, оставили ряд ценнейших свидетельств о том, в каких условиях приходилось издавать “Неву”, повествуя о горестных и в то же время курьезных эпизодах столкновения журнала с местным Горлитом. В то же время им, как правило, оставались неизвестны документы самого Ленинградского государственного управления по охране государственных тайн в печати (Ленгорлита), ибо они никогда не выдавались на руки и составляли тайное тайных. Рассекреченные лишь в последние годы, они в существенной мере дополняют и проясняют воспоминания сотрудников. Такие документы, хранящиеся преимущественно в особом архивном фонде Ленгорлита, и положены в основу данной части нашей работы. Следуя принципам хроники, мы представили их по годам, но временные интервалы между ними вовсе не означают, что в это время цензура бездействовала. Для настоящей главы выбраны лишь наиболее выразительные эксцессы (4; 238).

ГОД 1960-й

“Нева” решает впервые в СССР опубликовать знаменитый роман Эрнеста Хемингуэя “По ком звонит колокол”. Судьба этого романа в СССР вообще складывалась драматически (в свое время в СССР ходила такая шутка: “Обком звонит в колокол”). “Обком” и верно зазвонил, и даже рангом повыше -- в Управлении агитации и пропаганды ЦК партии, когда в 1940 году этот роман решил напечатать журнал “Интернациональная литература”. Управление тогда сообщало Жданову: “<…> совершенно неприемлемо, в искаженном виде изображает Хемингуэй коммунистов… Идейный смысл романа „По ком звонит колокол” заключается в стремлении показать моральное превосходство буржуазно-демократической идеологии над идеологией коммунистической; поэтому, несмотря на то, что роман написан с сочувствием делу борьбы испанского народа против фашизма, печатать его нельзя”.

Крупнейший роман Хемингуэя не мог увидеть света в СССР даже в годы оттепели. Три, по крайней мере, последующие попытки публикации русского перевода, предпринятые “Невой”, “Новым миром” и “Иностранной литературой”, пресечены на самом верху -- в ЦК КПСС. Запрет был наложен самой “Пасионарией” -- Долорес Ибаррури, увидевшей в нем поклеп на деятелей Республиканской армии. В “Записке Отдела культуры ЦК КПСС”, датируемой 25 января 1958 года, говорилось: “Переводчики и близкие к ним люди настойчиво рекомендовали издательствам роман Хемингуэя „По ком звонит колокол”, описывающий события 1936-1938 годов в Испании с позиций, враждебных прогрессивным силам”.

Но вернемся к “Неве”. Газета “Советская Россия” 19 февраля 1960 года поместила небольшую заметку “нашего корреспондента” под названием “Очень рад… Хемингуэй”. Имеет смысл процитировать ее полностью -- настолько точно она передает дух и стилистику времени:

“Роман одного из крупнейших американских писателей Эрнеста Хемингуэя „По ком звонит колокол” рассказывает о событиях в Испании тридцатых годов, о мужестве -- борцах с фашизмом, о тех, кто пришел на помощь республиканцам. На русском языке эта книга еще не издавалось. Недавно этот роман был переведен для редакции ленинградского журнала „Нева”. Но как получить согласие автора на публикацию его произведения? Где сейчас Хемингуэй, который много времени проводит в путешествиях? Ответ на этот вопрос дали газеты: первый заместитель Председателя Совета министров СССР А. И. Микоян посетил писателя в Гаване. Из Ленинграда на Кубу полетела телеграмма: „Литературный журнал “Нева”, открывший год окончанием романа Шолохова “Поднятая целина”, от имени 121 тысячи своих подписчиков и многочисленных читателей просит Вас разрешить публикацию романа “По ком звонит колокол””. Через сутки пришел короткий ответ: „Очень рад, что вы печатаете роман. Лучшие пожелания. Хемингуэй”. Роман американского писателя будет опубликован в ближайших номерах „Невы””.

Обещание не было выполнено “по не зависящим от редакции обстоятельствам”, как изящно писали дореволюционные редакторы журналов, намекая на цензурный запрет. Более того -- даже заметка, в которой говорилось лишь о намерении журнала, названа была в особой “Записке Отдела Культуры ЦК КПСС” “крикливой”, а “характеристика романа Э.Хемингуэя, содержащаяся в этой заметке -- несостоятельной, самый же факт обращения “Невы” к Хемингуэю “является ошибкой”.

Приведем письмо М. Шолохова Е.А. Фурцевой, секретарю ЦК КПСС (с 1956 г.), министру культуры СССР (с мая 1960 г.).:

Е. А. Фурцевой

17 апреля 1960 г. Вешенская.

Дорогая Екатерина Алексеевна!

Ленинградский журнал "Нева", опубликовавший вторую книгу "Поднятой целины", решил опубликовать, разумеется, с соответствующими купюрами, роман Э. Хемингуэя "Под звон колокола". С Хемингуэем списались по этому поводу и получили его согласие. В редакции "Невы" работают инициативные и любящие литературу люди. Журнал "Нева" стараниями этих людей давно перерос масштабы областного журнала и по праву приобрел всесоюзную известность. Об этом говорит хотя бы тираж журнала, превысивший тиражи таких журналов, как "Новый мир", "Москва", "Знамя", "Звезда" и др.

Не мне говорить Вам о том, как важно было бы привлечь на нашу сторону Хемингуэя, и, думается, неспроста нанес ему визит А. И. Микоян, будучи на Кубе. А этого можно достигнуть, публикуя у нас Хемингуэя, не ограничиваясь одними лишь хвалебными отзывами о его творчестве.

Сейчас стоит вопрос о передаче романа Хемингуэя журналу "Международная литература". Это несправедливо, на мой взгляд. Пусть публикует "Нева". Кроме этого, такое решение вызовет недоумение у самого Хемингуэя, и даст повод буржуазной печати сочинять небылицы о том, что наши журналы не могут распоряжаться своими портфелями по своему усмотрению.

Я очень прошу Вас принять зам. редактора "Невы" т. Серебровскую и члена редколлегии т. Хватова. Они Вам подробно изложат всю историю с романом Хемингуэя, а я, пользуясь случаем, шлю Вам сердечный привет и свои добрые пожелания!

Ваш М. Шолохов.

17.4.60 г.

Комиссия ЦК КПСС по вопросам идеологии постановила: “Признать нецелесообразным публикацию в советском журнале романа Э. Хемингуэя „По ком звонит колокол”. Указать и. о. главного редактора журнала „Нева” Серебровской Е. П. на допущенную ошибку, выразившуюся в организации рекламной шумихи вокруг этого произведения”. Не помог и М. А. Шолохов. Но тщетно: роман был запрещен к публикации. Сама Е. Серебровская, специально летавшая к Шолохову, была вызвана на “ковер” в ЦК. Речь курировавшего литературу Д. А. Поликарпова (правой руки Суслова), по ее воспоминаниям, состояла из резких политических упреков: “Вы что, хотите нас с братскими партиями поссорить?”. Е. П. Серебровская, стоявшая у истоков журнала, была уволена из редакции. Но вот что интересно: сам агитпроп (тогда он назывался Идеологическим отделом ЦК КПСС) повелел перевести на русский язык и издать роман, но для, так сказать, “внутреннего употребления”. Он вышел в Издательстве иностранной литературы в 1962 году мизерным тиражом (300 экз.), с грифом “Рассылается по специальному списку. №…”. Все экземпляры предназначались исключительно для высшего слоя партийной номенклатуры, поскольку, как говорилось в предисловии, в нем “…встречается ряд моментов, с которыми трудно согласиться. Так, например, обращает на себя внимание не совсем правильная трактовка образов коммунистов, бесстрашных и мужественных борцов с фашизмом в трудное для испанского народа время”. Книга не поступила ни в одну из библиотек; даже в бывших спецхранах крупнейших книгохранилищ (петербургских, во всяком случае), обладавших правом получения “обязательного экземпляра”, она отсутствует. Цензурная эпопея растянулась почти на 30 лет и закончилась только в 1968 году, когда вышло 4-томное собрание сочинений Хемингуэя, в 3-й том которого наконец вошел роман, но со значительными (более чем 20) купюрами (6; 243).

ГОД 1963-й

Установка на ползучую ресталинизацию, наметившуюся уже в самом начале 60-х годов, вызвала ряд репрессивных мер, направленных против публикаций “Невы”. Сверху спущено было распоряжение цензорам: поменьше разрешать (а еще лучше -- вообще не дозволять) публикацию материалов, посвященных опасной теме: “партия уже все сказала…”. Велено было “не трогать Сталина” и тему репрессий эпохи Большого террора, не говоря уже о более ранних и позднейших временах. Идеологическое табу продолжало действовать более 20 лет -- до начала “перестройки”. Оттепель сменилась идеологическими заморозками.

Партийные инстанции и практические исполнители их воли в лице цензоров Леноблгорлита тотчас же обратили внимание на “крайне нежелательное” в этом отношении направление “Невы”. Претензии вызвал 4-й номер журнала, о котором 13 марта 1963 года доносил цензор И. А. Федоровский в специальной докладной записке, адресованной все тому же начальнику Ленгорлита “тов. Арсеньеву Ю. М.”: “Мною прочитан журнал „Нева”, № 4, 1963, ответственный редактор Воронин С. В этом журнале помещены произведения о советских лагерях: Л. Семин. „Один на один”. С. Воронин. „К поезду”. На мой взгляд, эти произведения опубликовывать нецелесообразно, так как содержание указанных произведений не отвечает требованиям ЦК КПСС, изложенным в выступлениях и докладах Н. С. Хрущева на встречах с руководителями партии и правительства с деятелями литературы и искусства. Кроме того, в этом же номере помещены стихи А. Яшина „Таруса”, посвященные К. Паустовскому, а также В. Кулемина „Только о любви к тебе”. Указанные стихи являются идеологически невыдержанными и политически вредными.

Имена поэта Александра Яшина, так же, как Паустовского, возникли в этом контексте не случайно. Поэт подвергался злобным идеологическим нападкам после публикации во 2-м сборнике “Литературная Москва” (М., 1956) знаменитого рассказа “Рычаги”, а К. Г. Паустовский попал на заметку после выхода не менее знаменитого сборника “Тарусские страницы” (Калуга, 1961), который вышел по его инициативе и под его редакцией. Да и установка поэта на “ожесточенное молчание” не могла не вызвать появления в сознании читателя “неконтролируемых ассоциаций”, о которых постоянно твердила цензура. Ленгорлит пошел и на такую крайнюю меру, как прекращение публикации. Продолжения романа известного прозаика Л. Семина (1927-1978) “Один на один” в № 4 читатель так и не увидел: опять-таки в связи с тем, что в нем затрагивалась опасная тема. Роман повествует о судьбе молодого офицера, ленинградца Алексея Клочкова, попавшего в плен и оказавшегося в одном из фашистских концлагерей. Бежав из лагеря и очутившись в расположении советских войск, он подвергается долгим и унизительным допросам в СМЕРШе, обвинениям в сотрудничестве с “власовцами” и других грехах… Обиделся цензор и за Сталина:

“В стихах В. Кулемина под видом борьбы с последствиями культа личности автор по существу клевещет на нашу советскую действительность. Вышеуказанные стихи опубликовывать, на мой взгляд, нецелесообразно”.

Вообще надо сказать, 1963 год стал несчастливым для журнала. В итоговой справке перечислено свыше 20 произведений, запрещенных к публикации или подвергшихся “купюризации”. Только из 4-го номера изъято 7 текстов. Среди них -- два рассказа главного редактора “Невы” С. Воронина “В старом вагоне” и “К поезду”, два стихотворения Н. Н. Кутова, повесть В. С. Шефнера “Счастливый неудачник” и другие произведения. В повести поэта и прозаика С. М. Бытового “Счастье на семь часов раньше”, “в которой упоминаются репрессии во время так называемого „Ленинградского дела”, велено изъять несколько страниц. Рассказы С. Воронина были изъяты из номера (вместо них появился рассказ “Гантиада”), так же как и повесть Вадима Шефнера: он смог опубликовать ее лишь через 2 года в сборнике с одноименным названием. Изрядно был пощипан и следующий, 5-й, номер “Невы” за 1963 год: сняты следующие материалы: Е. Мин. Снята сказка для взрослого „Заячья душа” как двусмысленное произведение, В. Солоухин. „Дом и сад”, как пропагандирующий частнособственническую тенденцию, В. Солоухин „Бутылка старого вина” как пустое и мелкое произведение, Н. Альтман. Снят рисунок „В. И. Ленин”, искажающий образ В. И. Ленина. Из 12-го номера удален целый ряд стихотворений -- Н. Ушакова, А. Гитовича („О переводах”), Н. Кустова („Ива”), А. Решетова („стихотворение без названия”), А. Гольдберга („Так пел акын”)”.

Специальный раздел “Справки” посвящен так называемым “перечневым вмешательствам”, под которыми подразумевались нарушения различных параграфов “Перечня сведений, запрещенных в открытой печати”. Как доносил один из цензоров, в 1963 году он вынужден был сделать целый ряд “перечневых вмешательств”, то есть купюр: например, в № 9 -- в повести Новоселова “Младшая сестра”: “Он работает в научно-исследовательском институте им. академика Крылова”. Так он назвал известную всем жителям города Военно-морскую академию на Черной речке. В № 10, по его словам, “… показаны аэродромы в Имане, Бекине, Удэге, закрытый завод „Электроприбор” им. Энгельса”. Одно из замечаний выглядит непонятным современному молодому читателю: “В нескольких журналах показаны Германия, Вьетнам”. Здесь имеется в виду, что эти страны не разделены по принадлежности к разным политическим блокам: не было Германии, но ГДР и ФРГ, не было Вьетнама, а Демократическая Республика Вьетнам и Южный Вьетнам.

Постоянные нарушения идеологических табу в 1963 году переполнили чашу терпения партийных органов: тогда ряд членов редколлегии “Невы” был выведен из ее состава, а главный редактор, С.Воронин, смещен за допущенные журналом “цензурные прорывы” (12; 228).

ГОД 1973-й

Несмотря на “перетряхивание кадров” в редакциях журналов, чем очень любили заниматься партийные органы, время от времени в “Неве” обнаруживались “нарушения государственной и военной тайны”. В 1973 году начальник Ленгорлита Б. А. Марков направил главному редактору журнала “Нева” тов. Попову А. Ф. такое “предупреждение”: “За первую половину 1973 года в верстках журнала „Нева” в 20 случаях исключены сведения, запрещенные к опубликованию в открытой печати. Между тем, директивными органами установлен следующий порядок подготовки рукописей к печати: „Редакции журналов обязаны провести тщательную проверку сдаваемых в печать материалов и до сдачи в набор удалить из текста сведения, не подлежащие открытому опубликованию” („Единые правила печатания несекретных изданий”, общие положения). Ответственность за содержание сдаваемых в печать материалов несет редакция журнала. Невыполнение этих обязанностей со стороны редакции может привести к утечке сведений, запрещенных к открытому опубликованию. Настораживает, что в шести номерах текущего года Управление вынуждено было сделать уже 20 вмешательств (за весь прошлый год их было 16). Достаточно сказать, что из версток мартовского, майского и июльского номеров были изъяты сведения по вопросам охраны государственных границ СССР (повести И. Дворкина „Восемь часов полета”, С. Довлатова „По собственному желанию” и Е. Воеводина „Пуд соли”). Дважды в верстках журнала появились запрещенные сведения о наличии аэродромов в тех или иных населенных пунктах СССР, назывались закрытые предприятия и организации с указанием места их дислокации. Рост числа запрещенных сведений, которые должны быть удалены из материалов до сдачи их в набор, требует от редакции принятия безотлагательных мер по пресечению проникновения в открытую печать сведений, запрещенных к открытому опубликованию. О принятых мерах просим сообщить Ленинградскому управлению”.

Не располагая доцензурными текстами указанных выше версток, я, к сожалению, не могу сейчас сказать, какие именно “сведения по вопросам охраны государственных границ” были изъяты их них. Сергею Довлатову, как известно, почти не удавалось напечатать свои произведения в подцензурной советской печати. Рассказ “По собственному желанию”, напечатанный в № 5 “Невы” за 1973 год, -- один из немногих таких случаев (11; 214).

ГОД 1981-й

Возникла и вечная еврейская тема. Как известно, с конца 60-х развернулась кампания антисемитизма, напоминавшая события 40-х -- начала 50-х годов, слегка замаскированная лозунгом “борьбы с сионизмом”. Особую озабоченность партийных идеологов вызвал начавшийся в 70-е годы массовый отъезд советских евреев в Израиль. Помимо преград, чинимых административными органами, следовало развернуть пропаганду, дискредитирующую жизнь в Израиле, которая рисовалась самыми мрачными красками. В январе 1979 года состоялось особое заседание секретариата Ленинградского обкома под председательством первого секретаря, члена Политбюро Г. В. Романова “О мероприятиях по дальнейшему разоблачению реакционной сущности международного сионизма и антисоветской сионистской пропаганды”. Как видно из “секретного протокола № 13” этого заседания, издательствам и средствам массовой информации, телевидению в особенности, предписано было усилить работу в этом направлении, отмечены успехи Ленинградского телевидения, выпустившего фильм “Ради наживы”, ряда газет, опубликовавших статьи на эту тему, и т. д.. Среди мероприятий, предписанных Обкомом, -- издание книг, брошюр и “наглядных пособий”, разоблачающих “ложь буржуазной сионистской пропаганды” о жизни в Израиле.

Ряд “проколов”, случившихся при массовом издании “антисионистской литературы”, заставил власти более осторожно относиться к ней в начале 80-х годов. Во всяком случае, требовалась “точность и политически выверенный тон”, удостоверить которые могли “компетентные органы”. В этом смысле примечательна попытка Л. Корнеева опубликовать в 1981 году в “Неве” свою статью “Ядовитая отрава сионизма”. Как принято было в то время, требовалось заключение Министерства иностранных дел и, конечно же, Комитета государственной безопасности. Первое отделалось отпиской, сообщив, что “…вызывает определенные сомнения характер освещения в статье некоторых общих принципиальных вопросов, в связи с чем представляется целесообразным, чтобы редакция проконсультировалась с соответствующими идеологическими инстанциями”.

Такой инстанцией был прежде всего Комитет госбезопасности. Начальник Пресс-бюро КГБ СССР Я. П. Киселев оказался более требовательным: в связи с “усложнившейся мировой обстановкой” и протестами “прогрессивной западной общественности”, еврокоммунистов, в особенности, уже не годилась лобовая критика сионизма. Редакция журнала послала рукопись и в учреждение, более точное название которого -- Комиссия по координации научной критики сионизма при Президиуме Академии наук СССР. Она посчитала, что “статья может быть рекомендована в печать после тщательной редакционной правки” и посоветовала изменить заголовок статьи, назвав ее “Психологическая война международного сионизма”. Хотя, по словам автора статьи, он учел все “пожелания и замечания”, статья все же, к чести журнала, так и не появилась в нем (19; 172).

ГОД 1983-й

Не раз возвращались в редакцию верстки журналов в связи с тем, что “отдельные материалы не полностью подготовлены к печати”. Вот типичные претензии, высказываемые Ленгорлитом: “Возвращаем верстку журнала „Нева”, № 6, 1983 год. В соответствии с требованиями нормативных документов Вам необходимо:

-- на записи конструктора М. Максадова „Зигзаги” и на предисловие к ним необходимо получить разрешение Военной цензуры Генерального штаба, Министерства радиопромышленности. Министерства авиационной промышленности. Целесообразность публикации сведений на стр. 102, 106, 108, 115, 116, 119 проконсультировать в партийных органах;

-- на факт гибели пассажирского парохода (стр.10) следует получить разрешение Министерства морского флота; представить разрешение военного цензора на стр. 19, 37, 58, 70”.

В указанной выше статье А. Н. Петрова приводится немало аналогичных претензий Ленгорлита к “Неве”, порою весьма курьезных. Например, цензор приказал однажды перекрасить машину “Волгу” из черного в какой-либо другой цвет, поскольку на черных ездят только партийные руководители города, а в повести на ней разъезжает какой-то мошенник. Часто “экспертизой” следовало заручиться в том самом учреждении, которое подвергалось критике. Так, разрешение на публикацию записок инспектора рыбнадзора из Псковской области следовало получить в научно-исследовательском институте, рекомендации которого оказались губительными для озерного хозяйства.

Без “согласования” не обходилась практически ни одна публикация: “Вопрос о возможности публикации на страницах журнала статьи А. Павловского „Говорит блокада” и Н. Чуковского „Коктебель” в представленном виде согласовать с партийными органами”, -- без них, как уже говорилось, и шагу нельзя было ступить. Оба произведения все-таки удалось напечатать в 6-й книжке журнала за 1983 год. Статья критика А. Павловского -- расширенная рецензия на “Блокадную книгу” Алеся Адамовича и Даниила Гранина, о трудной цензурной судьбе которой мне уже приходилось писать в “Неве”. “Читать эту книгу -- трудно. Она -- ожившее, заговорившее страдание”, -- так начинает Павловский свою статью. Возможно, она прошла соответствующую обработку на предмет “смягчения опасных рассуждений”, навеянных “Блокадной книгой”. Такой же операции, вероятно, подверглись воспоминания Н. К. Чуковского “Коктебель”, посвященные встречам с Максимилианом Волошиным в его знаменитом “пристанище поэтов” (опубликованы в двух номерах -- 6-м и 7-м за 1983 год.). По-видимому, Ленгорлит приказал “согласовать” их “с партийными органами” по той причине, что Чуковский часто вспоминает “неудобных” поэтов (Андрея Белого, например), цитирует стихи Осипа Мандельштама: “Вообще в Коктебеле мы постоянно припоминали стихи Мандельштама, привезенные им из Крыма…”.

Режим все-таки, несмотря на некоторые зигзаги и временные отступления, оставался верен самому себе. Незадолго до “перестройки”, в 1983 году, претензии Ленгорлита вызвала верстка 6-го номера того же журнала “Нева”, “поскольку отдельные материалы не полностью подготовлены в печати… В соответствии с требованиями нормативных документов вам необходимо… целесообразность описания еврейских погромов накануне Первой мировой войны проконсультировать в партийных органах”. Видимо, “партийные органы” не рекомендовали редакции касаться этого вопроса: во всяком случае, ни в 6-м, ни в других номерах “Невы” за этот год никаких упоминаний о погромах нет. Тема, закрытая в годы Большого террора, оставалась табуированной и в начале 80-х: никаких погромов в России никогда не было (21; 88).

ГОД 1984-й

Одна из последних “предперестроечных” акций цензуры относится к самому концу года:

“Леноблгорлит

Главному редактору журнала „Нева” т. Хренкову Д. Т.

О возврате верстки журнала „Нева”, № 7-84 г.

1. Леноблгорлит ставил Вас в известность, что для опубликования повести А. Нинова „Так жили поэты” необходимо представить в Управление обстоятельную официальную рецензию ИРЛИ (Института русской литературы (Пушкинского дома) АН СССР). Вами это не сделано.

2. Для опубликования детективного романа Жоржа Сименона „Донесение жандарма” необходимо получить согласие партийных органов. В сопроводительном письме Вы ссылаетесь на Отдел культуры ОК КПСС, однако, с кем и когда согласован вопрос, не указываете.

В связи с отсутствием сопроводительной документации, на необходимость которой Вам указывалось ранее, верстка журнала „Нева” не может быть принята на контроль. Нач. Управления Б. А. Марков”.

Повесть известного литературоведа и театроведа А. А. Нинова “Так жили поэты. Документальное повествование” была напечатана в 7-м номере “Невы”: сомнения цензоров вызвали опять-таки подозрительные имена поэтов, но их удалось отстоять. Курьезно выглядит требование получить согласие партийных органов на публикацию детективной повести популярнейшего Жоржа Сименона; она все же напечатана в № 7 “Невы” за 1984 год. Ничего “антисоветского” в повести, конечно же, нет, но дело, видимо, в том, что тогда требовалось согласие высших партийных инстанций на публикацию зарубежных детективов, тем более в таком серьезном издании, как “орган Союза советских писателей и Ленинградской писательской организации”, каковым была “Нева”.

ГОД 1987-й

Последний, как следует надеяться, случай столкновения “Невы” с цензурой относится уже к эпохе перестройки. Камнем преткновения стало желание редакции опубликовать в первых номерах журнала за 1987 год роман Владимира Дудинцева “Белые одежды”, что означало бы серьезный прорыв тотальной информационной блокады, тем более, что речь в нем шла о неприкасаемых ранее “наших славных органах”. История эта, в общем-то, хорошо известна: Б. Н. Никольский опубликовал свою переписку с высшими партийными инстанциями по поводу запрета, наложенного на публикацию романа ленинградской цензурой. Лишь серия писем и телеграмм, адресованных редакцией “Невы” верхушке политического руководства страны, включая Горбачева, заставила цензора пойти на уступки и подписать 1-й номер “Невы” за 1987 год к печати; в результате этого он вышел с большим опозданием. В связи с этим остается лишь предоставить донесение начальника Ленгорлита в Главлит СССР, оставшееся неизвестным публикатору:

“23 января 1987. Для служебного пользования. Начальнику Главного управления по охране государственных тайн в печати при СМ СССР т. Болдыреву В. А.

18 ноября 1986 г. на контроль в Леноблгорлит была сдана верстка журнала „Нева” № 1 за 1987 год с началом романа В. Дудинцева „Белые одежды”, который предполагается опубликовать в первых двух номерах. Действие романа происходит в конце сороковых годов, когда под руководством Лысенко Т. Д. в научных кругах была развернута кампания по борьбе с генетикой как „буржуазной лженаукой”, а ученые-генетики подвергались различным административным гонениям, увольнялись с работы, отстранялись от научной деятельности.

Сюжет романа строится вокруг того, как некий академик Рядно с целью устранения более молодых и способных конкурентов на ниве селекции новых сортов картофеля „переводит вопрос в плоскость идеологии” -- развязывает ожесточенную травлю против ученых-генетиков и студентов, активно включая в это дело местное Управление госбезопасности во главе с генералом Ассикритовым. Группа генетиков-преподавателей и их учеников арестована органами госбезопасности по обвинению в антисоветской деятельности, некоторые из них впоследствии погибают в заключении. Герой романа Стригалев -- ведущий генетик, который вывел новый сорт картофеля и тем самым вызвал зависть академика Рядно, -- некоторое время скрывается от ареста. Генерал Ассикритов устанавливает наблюдение за Стригалевым и его товарищем Дежкиным, остающимися на свободе, использует для этого „своих помощников” из числа студентов и преподавателей. Герой романа Дежкин, предчувствуя неизбежность ареста, скрывается, проживая несколько лет под чужой фамилией и по чужим документам. Помощь преследуемым генетикам оказывает полковник госбезопасности Свешников, информируя их о мерах, предпринимаемых против него оперативными службами. Позже полковника также арестовывают, он погибает.

Еще в процессе контроля верстки журнала редакции в устной форме было предложено в соответствии с требованиями §215 Перечня получить разрешение КГБ СССР на материалы романа, касающиеся деятельности органов госбезопасности. Никаких других замечаний, как перечневого характера, так и по содержанию, по роману сделано не было. Однако редакция журнала в лице его главного редактора Б. Н. Никольского и ответственного секретаря В. В. Фадеева отказалась представить такое разрешение.

Журнал был прочитан 21 ноября 1986 г. и мог быть подписан сразу поле получения разрешения от КГБ СССР, однако главный редактор вновь категорически отказался представлять его. Свою позицию он обосновывал тем, что поскольку в период, изображенный в романе, органы госбезопасности допускали нарушения законности, осужденные впоследствии партией, то требования §215 Перечня, по мнению редакции, на этот период не распространяется.

С учетом сложности возникшей ситуации и угрозы срыва выхода в свет первого номера журнала, вопрос был доложен Областному комитету КПСС. Зав. отделом пропаганды и агитации обкома КПСС т. Бариновой Г. И. нам было рекомендовано самостоятельно направить страницы романа, касающиеся деятельности органов госбезопасности, для согласования в Пресс-бюро КГБ СССР. Материалы были направлены туда с сопроводительным письмом 24 XII.86. Одновременно редакции журнала в устной форме было предложено с целью не допустить срыва выхода журнала в свет перенести начало публикации романа В. Дудинцева „Белые одежды” во 2-й номер. Это предложение неоднократно повторялось как в устной, так и письменной форме, но главный редактор заявил, что вопрос публикации романа именно в первом номере является для редколлегии принципиальным, так как сложившуюся ситуацию она рассматривает как „нарушение статьи 47 и статьи 50 Конституции СССР”, от замены материала отказывается и будет ждать окончательного решения вопроса.

30 декабря 1986 г. первый заместитель начальника Главлита СССР т. Зорин Н. П. сообщил по телефону, что на публикацию романа В. Дудинцева „Белые одежды” получено разрешение Пресс-бюро КГБ СССР. Утром 31 декабря верстка журнала „Нева” № 1 за 1987 г. была разрешена к печати. 6 января с. г. поступило письменное разрешение Пресс-бюро КГБ СССР за подписью заместителя начальника т. Кононенко, в котором говорилось, что „против публикации материалов из романа Дудинцева “Белые одежды”, касающихся деятельности Комитета госбезопасности, возражений не имеется”.

Леноблгорлит со своей стороны принял меры к ускорению изготовления тиража номера, находящегося в производстве в типографии „Печатный двор”. Тираж будет отпечатан в конце января.

Начальник Управления

Л. Н. Царев”. (19; 183)

Публикацией этого документа мы и заканчиваем цензурную летопись “Невы”. Будем надеяться, что будущему историку российской цензуры не будет поживы в этой сфере. Хотя, надо сказать, опасность восстановления “Министерства правды”, если вспомнить знаменитый роман Джорджа Оруэлла, в котором действует учреждение, удивительно напоминающее Главлит советского времени, сохраняется. Один остроумный человек как-то заметил: “Я понимаю, конечно, что развитие идет по спирали, но кто сказал, что следующий виток будет обязательно сверху?”. Этот парадокс имеет, увы, прямое отношение к нашему прошлому и, быть может, еще большее -- настоящему и будущему.

Итак, в завершении данной главы необходимо подвести итоги. Характерной чертой развития культуры в послевоенные годы было усиление вмешательства партийно-государственного аппарата в культурную жизнь общества. В эпоху оттепели произошла либеризация общественно-политической жизни, что послужило толчком для развития литературы и искусства. Тогда возникло множество творческих союзов, которые в дальнейшем все же усложнили жизнь многим деятелям искусства, не поддерживающим идеологию. Это произошло в 60-х годах во время усиления идеологического нажима. Отличительной чертой литературы 60-80-х годов была ее "двусторонность". С одной стороны, существовала официально декларируемая литература, выходящая большим тиражом и не оставшаяся в памяти потомков, с другой стороны - была подпольная литература, выходящая в самиздате, признанная народом по сей день.

Литература 40-х годов прославляла культ личности, в 50-х писатели обратились к человеческой личности. Однако, любые произведения должны были оставаться в рамках коммунистического воспитания. Писатели, не остающиеся в этих рамках, печатались за границей, потом в самиздате, а в наказание за эти "преступления" высылались за границу и исключались из союза писателей. Эта организация перестала существовать во время перестройки, она распалась на демократические объединения литераторов.

И сегодня на страницах литературно-художественного журнала "Нева" предпочтение отдается петербургским прозаикам, поэтам, публицистам. Журнал стремится к тому, чтобы отражать судьбу современного человека, современного общества. Однако, главной целью "Невы" остается сохранение памяти о былом. Парадокс этого издания заключается в том, что раньше его редколлегия была за свободу слова, за возможность свободного творчества, противостояла идеологическому нажиму и журнал был очень популярным. А сегодня пришла та самая свобода слова, творчества без границ и принесла с собой массовую культуру, которой теперь противостоит журнал. Как оказалось, у всего есть обратная сторона и массовая литература не может быть качественной. В этих условиях литературно-художественный журнал утратил былую популярность.

Обзор наиболее ярких событий в истории влияния цензуры на состав журнала привел к следующим выводам. Партийное руководство использовало двойные стандарты в своих указаниях. Цензура могла запрещать публикацию литературы для широких масс, но могла разрешить публикацию тех же изданий для партийного руководства. Критика сталинского террора со стороны лидеров партии не означала разрешения публиковать критические произведения на эту тему. Публицистические очерки, критикующие деятельность определенных структур должны были получить разрешение на появление в печати у этих же самых организаций.

"Нева" оказался очень "живучим" изданием. Несмотря на постоянное нарушение идеологических запретов, его не закрыли, а лишь сменили редколлегию. И даже после этого журнал остался верен своим принципам: печатать молодых литераторов, говорить о социальных проблемах, освящать запрещаемые произведения на своих страницах.

Глава III Содержание литературно-художественного и общественно-политического журнала "Нева" в советское и постсоветское время.

3.1. Организация исследования.

Практическая часть нашей работы была реализована в несколько этапов.

Целью нашей практической работы был анализ влияния современной России на содержание литературно-художественного журнала "Нева".

Выполнением данной работы мы проверяли следующую гипотезу:

Журнал, возникший, как дитя определенной эпохи не может и не должен изменять изначальным принципам издания даже в целях своей популяризации. Его актуальность и новизна не должны определяться потребностями современного читателя. Скорее, данное издание само должно отвечать потребности узнать больше об истории своего народа и попытке читателя лучше понять специфику русской интеллигенции.

Соответственно, для выполнения поставленной цели мы выполнили следующие действия:

1. Изучили специфику политической обстановки в СССР в 40-90-х годах (время появления и популярности журнала "Нева").

2. Изучили историю журнала, в частности, историю цензурного давления на него.

3. Выполнили обзор нескольких номеров журнала "Нева" (№ 7/1988, № 4/1991, №12/2000) и произвели анализ содержания этих номеров (тематику публикаций, авторский состав, стиль произведений).

4. Сделали выводы о изменении содержания номеров в связи с изменением политической ситуации в России.

3.2. Обзор некоторых номеров литературно-художественного и общественно-политического журнала "Нева".

В № 7 за 1988 год мы нашли много интересного и даже шокирующего с точки зрения наших ожиданий от советской литературы.

В начале книги мы прочли легкие, оставляющие впечатление, как от картин импрессионистов, стихи М. Сухоруковой. Они говорят о природе, а оставляют настроение ожидания чего-то нового и приятного, несмотря на сегодняшнюю грусть.

Роман Дмитрия Притулы "Ноль три" - это описание жизни простого советского врача, работающего на скорой, к стати, не пьющего. Его жизнь очень насыщенна - он отличный врач, справедливый отец, хороший советчик для молодого товарища, уважаемый в городе человек, у него даже с любовницей очень высокие отношения. Но и жизнь простых советских людей не всегда бывала гладкой. На работе может возненавидеть начальник, жена не поддержать в честном поединке с ним, на работе начнутся оплошности, придется сходить к директору из-за проделок сына, молодой литератор не оправдает надежд, а любовница и вовсе предаст. Но это жизнь и надо преодолевать все эти трудности, потому что только несгибаемая воля и вера в правду ведет к победе. В общем, нам этот роман показался очень советским, очень "правильным". Еще помнится то время, когда было очень модно снимать фильмы и писать книги о людях одной профессии. Наиболее высокий рейтинг таких профессий имели именно врачи, пожарные и милиционеры.

Стихи Леонида Агеева из цикла "Расставив даты" в силу отсутствия большого жизненного опыта автора курсовой не оставили какого-либо следа. За исключением, наверно, "Встреча поэтов с 1937 годом". В этом стихотворении очень точно передана тревожная атмосфера этого страшного для интеллигенции страны года, когда все еще хорошо, но пройдет совсем немного времени и им "рабами выкормышей волчьих одно на всех большое и тупое бревно тащить на окрик паровоза".

Очень приятно удивила нас публикация в данном номере романа В.Ф. Ходасевича "Державин". В настоящий момент автор курсовой увлекается историей России и читает исторические романы, где события происходят как раз в 17-18 веке, поэтому читать это произведение было очень интересно, сопоставляя взгляд писателя на эту эпоху с другими. Прежде всего, интересна форма повествования в данном произведении. В.Ф. Ходасевич использует много слов, устойчивый выражений, свойственных тому времени: "я тебе могу сим служить", "кто такая красавица, которая столь скоропостижно пленила", "я вам во всю мою жизнь усердная" и т.п. Роман имеет скорее форму летописи, или дневника. Здесь совсем немного диалогов, описаний природы, чувств и реакций героев. Скорее, это довольно сжатый пересказ жизни поэта Г. Державина, "приправленный" в изобилии стихами поэта, соответствующими той или иной эпохе. Для нас открытием стала очень подробная характеристика личности человека Г.Державина. Ведь в школе не рассказывали, какой он был принципиальный, трудолюбивый, упорный, даже упрямый, преданный любимым людям и убеждениям, насколько сильно он преклонялся перед императрицей и не верил в возможность совершения ею какого-либо греха. Однако, для своего времени, не имея возможности зарабатывать любимым делом - стихосложением - при необходимости заниматься государственной службой, Державин был белой вороной в кругах чиновников. Сейчас уже понятно, что творческому человеку, погруженному в свой внутренний мир и идеалы нечего делать там, где нужно руководить и заниматься хозяйствованием, а раньше госслужба была обязательной. Вот и маялся человек среди казнокрадов и самодуров со своими высокими идеями и верой в непогрешимое правление.

В середине данного номера есть вклейка - репродукции картин Е.Е. Моисеенко "Девушка с бантами", "Вечером на балконе. Испания", "Цыганка и Пушкин", "Спартак", "Портрет дамы в белой шапке", "В колхоз". Наибольшее впечатление произвела на нас работа "Вечером на балконе. Испания" - это портрет очень красивой женщины, испанки с красивыми темными волосами, в мантилье, с красивыми полными руками и плечами. Она сидит вполоборота на балконе и приветливо смотрит на зрителя. Картина выполнена в черных и темно-синих красках, но это тот случай, когда чувствуешь "поэзию черного цвета", выражение, которое мы встретили в романе "Вечности заложник" в предыдущем номере журнала. Это совсем не мрачная картина, наоборот, ощущается прохлада вечерней Испании, мягкие огни фонарей, говор гуляющих по улице и спокойствие отдыха после жаркого насыщенного дня.

В цикле Владимира Адмони "Стихи тридцатых, стихи восьмидесятых" для меня многое останется непонятым, но суть уловлена: ведь писал-то стихи один человек и писал о себе. И странная штука: в 30-х годах человек пишет о тех событиях, о том, что они для него значат, а в 80-х годах он пишет о них же, но в другом ракурсе - как они отразились на его жизни и на том, чем он стал, пройдя эту жизнь.

Роман Артура Кёстлера "Слепящая тьма" дан только в первой части, но, на наш взгляд, и ее достаточно, чтобы произвести сильнейшее впечатление на любого читателя. Роман, безусловно, о С ...........